Неточные совпадения
Приехав во Французский театр, Вронский удалился с полковым
командиром в фойе и
рассказал ему свой успех или неуспех.
Он очень долго
рассказывал о
командире, о его жене, полковом адъютанте; приближался вечер, в открытое окно влетали, вместе с мухами, какие-то неопределенные звуки, где-то далеко оркестр играл «Кармен», а за грудой бочек на соседнем дворе сердитый человек учил солдат петь и яростно кричал...
— Подпоручик Ромашов, суд общества офицеров, собравшийся по распоряжению
командира полка, должен выяснить обстоятельства того печального и недопустимого в офицерском обществе столкновения, которое имело место вчера между вами и поручиком Николаевым. Прошу вас
рассказать об этом со всевозможными подробностями.
Сначала речь шла о Инкерманском сражении, в котором участвовала батарея, и из которого каждый
рассказывал свои впечатления и соображения о причинах неудачи и умолкал, когда начинал говорить сам батарейный
командир; потом разговор естественно перешел к недостаточности калибра легких орудий, к новым облегченным пушкам, причем Володя успел показать свои знания в артиллерии.
Тоже об обязанностях службы, которые должен был нести Володя, к его удивлению и огорчению, совсем не было речи, как будто он приехал в Севастополь только затем, чтобы
рассказывать об облегченных орудиях и обедать у батарейного
командира.
— Мне, по настоящему, приходится завтра итти, но у нас болен, — продолжал Михайлов, — один офицер, так… — Он хотел
рассказать, что черед был не его, но так как
командир 8-й роты был нездоров, а в роте оставался прапорщик только, то он счел своей обязанностью предложить себя на место поручика Непшитшетского и потому шел нынче на бастион. Калугин не дослушал его.
— Ах, братец, ужасно! можешь себе представить… И Пест стал
рассказывать, как он вел всю роту, как ротный
командир [был] убит, как он заколол француза и что, ежели бы не он, то ничего бы не было и т. д.
— Это черт их дери!.. Революционное или примирительное стремление они имели! — воскликнул Ченцов. — Но главное, как
рассказывал нам полковой
командир, они, канальи, золото умели делать: из неблагородных металлов превращать в благородные… Вы знавали, дядя, таких?
Несколько другим образом, в другом тоне и духе,
рассказывали у нас об одном поручике Смекалове, исполнявшем должность
командира при нашем остроге, прежде еще чем назначили к этой должности нашего плац-майора.
Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в полной форме и орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой
командир, которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствованию полка; тут был армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским, который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении контракта; тут была, вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая просить о пенсии или о помещении детей на казенный счет; тут был разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье; тут был пристав с большим свертком, в котором был проект о новом способе покорения Кавказа; тут был один хан, явившийся только затем, чтобы
рассказать дома, что он был у князя.
Я прибыл в полк и явился к моему ротному
командиру Вольскому; он меня позвал на квартиру, угостил чаем, и я ему под великим секретом
рассказал всю историю с ребенком.
Почтмейстер Михаил Аверьяныч, слушая его, уже не говорил: «Совершенно верно», а в непонятном смущении бормотал: «Да, да, да…» и глядел на него задумчиво и печально; почему-то он стал советовать своему другу оставить водку и пиво, но при этом, как человек деликатный, говорил не прямо, а намеками,
рассказывая то про одного батальонного
командира, отличного человека, то про полкового священника, славного малого, которые пили и заболели, но, бросив пить, совершенно выздоровели.
Бенни во время сражения находился в лагере Гарибальди, куда он прибыл из Швейцарии, в качестве корреспондента. Когда
командир девятого полка был убит, тогда сын Гарибальди, Менотти, предложил Бенни команду, от которой он не отказался. Но командовать пришлось ему недолго, он был ранен в правую руку около большого пальца. В день 4 ноября он вместе с другими ранеными был привезен в госпиталь святого Онуфрия. Вот что он
рассказывал мне о ночи на 5 ноября...
Батальонным
командиром у Павла Фермора в это время был Ферре. К нему к первому явился Павел Фермор,
рассказал, что и как происходило, и затем просил разъяснить ему: как теперь быть, — оставить ли это без движения, отнеся все слышанное на счет больного воображения Николая Фермора, или же верить передаче и исполнять в точности переданное приказание государя?
Мышлаевский. Опять, значит, к генералам под команду? Это очень остроумный план. Жаль, что лежит Алешка в земле, а то бы он много интересного мог
рассказать про генералов. Но жаль, успокоился
командир.
Я раз его спросил, передавал ли он Лидии Николаевне, что мы узнали о ее женихе, он отвечал, что нет, и просил меня не проговориться; а потом
рассказал мне, что Иван Кузьмич знает от Пионовой весь наш разговор об нем и по этому случаю объяснялся с Марьею Виссарионовною, признался ей, что действительно был тогда навеселе; но дал ей клятву во всю жизнь не брать капли вина в рот, и что один из их знакомых, по просьбе матери, ездил к бывшему его полковому
командиру и спрашивал об нем, и тот будто бы уверял, что Иван Кузьмич — добрейший в мире человек.
— А я тебе не
рассказывал, — сказал Полозов, — я как-то встретил уланской бригады
командира Ильина. Он тебя очень хотел видеть и без памяти любит твоего отца.
Я подошел к офицерам нашей роты. И. Н. А., наш ротный
командир, говорил другому офицеру, С, что, как ему только сейчас
рассказывали, такие перепалки бывают здесь чуть не каждый день.
По широкому Донаю и по бесчисленным его протокам шла канонерка узлов по шести в час.
Командир ее, лейтенант, милый и любезный моряк, совсем непохожий по своим взглядам на пехотных офицеров, не без горького чувства
рассказывал Ашанину о том, как жестоко велась война против анамитов, и не удивлялся, что теперь, после мира, снова приходится «умиротворять» страну.
Караульные
рассказали нам, что перед въездом сюда корпусного
командира целая рота саперов три дня отделывала эти помещения.
Рассказывали, — и если даже это неправда, то характерна самая возможность таких рассказов, — будто Линевич, обходя госпиталь, повесил георгиевский крест на грудь тяжело раненному солдату, солдата же этого, как оказалось, пристрелил его собственный ротный
командир за отказ идти в атаку.
Вечером денщики
рассказали нам: недели полторы назад обозные солдаты случайно наткнулись на зарытый каолян и сообщили о нем своему
командиру. Капитан дал каждому по три рубля, чтоб никому не говорили, и глухою ночью, когда все спали, перетаскал с этими солдатами каолян в свои амбары.
— А у нас вот что было, —
рассказывал другой офицер. — Восемнадцать наших охотников заняли деревню Бейтадзы, — великолепный наблюдательный пункт, можно сказать, почти ключ к Сандепу. Неподалеку стоит полк; начальник охотничьей команды посылает к
командиру, просит прислать две роты. «Не могу. Полк в резерве, без разрешения своего начальства не имею права». Пришли японцы, прогнали охотников и заняли деревню. Чтоб отбить ее обратно, пришлось уложить три батальона…
Изящно одетая, кокетничая своим белоснежным фартуком с красным крестом, она
рассказывала, что тогда-то у них обедал начальник такой-то дивизии, тогда-то заезжал «наш милый Леонид Николаевич (корпусный
командир)».
Командир корпуса написал на донесении: «дурак!», а начальник дивизии сказал: «Следовало бы этого господина за распространение ложных слухов отдать под суд!»
Рассказывал мне врач, сам слышавший эти слова генерала.
Рассказывали о словах и поступках их
командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости.
С приятною улыбкой на лице он
рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты — была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного
командира.
Не помню, кто из двух, Колокольцов или Стасюлевич, в один день летом приехав к нам,
рассказал про случившееся у них для военных людей самое ужасное и необыкновенное событие: солдат ударил по лицу ротного
командира, капитана, академика. Стасюлевич особенно горячо, с сочувствием к участи солдата, которого ожидала, по словам Стасюлевича, смертная казнь,
рассказывал про это и предложил мне быть защитником на военном суде солдата.
Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал
рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного
командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен.
2-го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак смеясь
рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот разсказ, сообщил его
командиру.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил где
командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрагиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно
рассказал, что
командир и офицеры были выше на горе с правой стороны на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Один из ротных
командиров Семеновского же полка, встретясь раз с Сергеем Ивановичем Муравьевым, одним из лучших людей своего, да и всякого, времени,
рассказал ему про одного из своих солдат, вора и пьяницу, говоря, что такого солдата ничем нельзя укротить, кроме розог. Сергей Муравьев не сошелся с ним и предложил взять этого солдата в свою роту.